"Даже Х был геем" или "А вот сам Х свинину то не жрал!" это такой особый сорт популярности. Помнят уже не за творчество, а за то, что водку до вечера не пил. Больше всех жаль в этом плане Оскара Уайльда. А Стивен Фрай наверное зря сам в это полез.
- Вы слышали о Лиссабонском землетрясении? - Нет... Разве было землетрясение? Я тут газет не читаю... - Вы не поняли меня. Кстати, очень жаль и показательно для данного заведения, что вы, живя здесь, не находите нужным читать газеты. Но вы не поняли меня: явление природы, о котором я говорю, произошло не теперь, а примерно полтора века назад... - Ах, вот что! Позвольте - верно! Я читал, что в ту ночь Гете, лежа в своей спальне, в Веймаре, сказал слуге... - Да я не о том... - прервал его Сеттембрини, закрыв глаза и досадливо помахав смуглой ручкой. - Вы смешиваете две катастрофы и имеете в виду Мессинское землетрясение. А я говорю о землетрясении, постигшем Лиссабон в тысяча семьсот пятьдесят пятом году. - Тогда простите. - Так вот, Вольтер был возмущен. - То есть... как это - возмущен? - Взбунтовался, да. Он не хотел признать грубый рок и грубый факт, не желал перед ними отступать. Он протестовал во имя духа и разума против столь возмутительного бесчинства природы, в жертву которому были принесены три четверти цветущего города и тысячи человеческих жизней... Вы удивлены? Вы улыбаетесь? Удивляться можете, но улыбку я беру на себя смелость запретить вам: отношение Вольтера в данном случае показывает, что он был прямым потомком древних галлов, которые расстреливали небо из своих луков... Видите, инженер, вот вам и враждебность духа к природе, гордое недоверие к ней, возвышенное упорство в отстаивании своего права на критику и самой природы, и ее злой, противной разуму силы. Ибо она - сила, и принимать ее, мириться с ней, - заметьте, внутри самого себя мириться с ней, - значит быть рабом. Вот вам и та гуманность, которая вовсе не впадает в противоречие с самой собой и отнюдь не возвращается к христианскому ханжеству, если она видит в телесности злой и враждебный принцип. Противоречие, которое вы здесь усматриваете, такого же порядка, как и в моем отношении к психоанализу: "Что я имею против психоанализа?" Да ничего, когда он служит делу воспитания, освобождения и прогресса... И все, если я чувствую в нем отвратительный привкус могилы. Так же и с телом. Его нужно чтить и защищать, когда речь идет об его эмансипации и красоте, о свободе ощущений, о счастье, о наслажденье. И его следует презирать, поскольку оно является началом тяжести и косности, противостоит движению к свету, становится воплощением болезни и смерти, поскольку его специфический принцип есть принцип извращенности, принцип разложения, сладострастия и стыда...
Чем больше разного жизненного опыта у тебя появляется, тем чаще приходится доказывать людям, как ты сам же был когда-то не прав. Люди часто этого не понимают и думают, что ты хочешь их оскорбить.
– Конечно. Что и понимать нечего. Что синархия, это Бог.
– Бог?
– Бог. Человечество не выносит мысли, что наш мир получился случайно, по ошибке, потому что четыре обалдевших атома столкнулись на мокром асфальте. А где нет места случаю, там отыщется и космический заговор, и Бог, и ангелы, и дьяволы. Синархия выполняет ту же самую функцию на несколько суженном поле.
– Значит, я должен был сказать ему, что люди подкладывают в поезда бомбы из-за того, что ищут Бога?
По поводу нового альбома Земфиры. Можно понять, когда песни с рефреном: "Всем нужны деньги, а что такое деньги? Всем нужны деньги, мне нужны деньги Деньги, деньги, деньги, деньги" поют полунищие музыканты или мессии-ретрансляторы собственных мыслей вроде Мамонова. Но когда нечего больше сказать людям, коммерческому успеху которых позавидуют рэпперы с золотыми пистолетами в трусах, то хочется покрутить пальцем у виска.
А в общем-то, на фоне Полли Джин Харви даже внимания не заслуживает этот "indie baroque pop". Это не плохо, это никак.
Почитал отрицательные рецензии (4 штуки) на Mark of the Ninja на метакритике. Наверное, эти люди не с нашей планеты. Жанр стелса когда-то появился в 2д, долго путешествовал, на него налип Ninja Gaiden и совсем немного QTE, но триумфальное возвращение блудного сына свершилось.
While the game has an amazing art style, the game has flaws. The game-play is basically a stealth game in 2D.
читать дальшеПо исполненным мелом подрастающим новостройкам, многодетным, беременным матерям, дружным детям разного цвета кожи (негры угадывались по распухшим губам и многослойно пружинящим прическам), по роям медоносных пчел и космическим ракетам, похожим на рваные презервативы с ребристыми боками, прохаживался пожилой, необыкновенно чисто выбритый капитан милиции в парадной рубахе, сердито заглядываясь на собственные начищенные туфли.
— Вы главный в округе по новостям? — неожиданно спросил капитан. — Не слышно, Юсипбеков побеждает?
— По шахматам? — Эбергард поднял плечи, опустил. — Я не слежу.
— Да не. В демократию. В долбаном Татарстане, — пожилого капитана заметно расстраивало неведение Эбергарда; своей потаенной, прячущей глаза неуверенностью милиционер напоминал мужа из рекламы таблеток для импотентов, из той, первой части, когда костлявая жена в черных кружевах манит его в постель, а он отворачивается, обхватывает ладонью взмокший лоб, кусает губы и кричит: «Любимая, засыпай сегодня без меня. Я еще хочу покормить рыбок!» — А че в Татарстане? — Эбергард сочувственно приблизился.
— Ихний сенатор Юсипбеков схватился с Шаймиевым, — капитан сощурился в некое отдаление, где в обнимку, сопя и ловчась обхватить друг друга поудобней, переступали босиком по ковру потные татары, — протестует, что зажали свободу слова, газеты в намордниках. Предприятия приватизировали только своим, в семью. Самоуправления — ноль. Ручные суды. Милиция там… Ващще, — капитан сморщился и сплюнул горечь меж туфель, — третий месяц уже бьются. Измучили меня уже! Путин-то ведь должен вмешаться! Ведь даже если я это вижу!
— Путин… Конечно, должен. — Неудобно спросить: «Вы татарин?» — Вы из Татарстана? Или жена оттуда?
— Да нет! Так просто, обидно за людей… Ведь тоже — Россия! А если слетит Шаймиев, то Юсипбекова не поставят. У него братья под следствием за вымогательство и похищение — поставят кого? — И капитан, от чего-то проясняясь, пропел: — Нургалиева. А как с министров уберут Нургалиева, начальник ГУВД Харитин затопчет нашего окружного Мищенко в две минуты! Он Мищенко ненавидит. Комиссии с округа не вылазят, как аттестация — Мищенко заныривает в реанимацию!
— Почему?
— Мищенко не тамбовский. Харитин на все округа своих, тамбовских, поставил, а Мищенко снять не может, тот в волейбол с Нургалиевым играет. Без Нургалиева нашего окружного вынесут! — Капитан злорадно рассмеялся. — И тогда! Наш начальник ОВД — в тот же день! — Пляскина уволит, своего зама по розыску. Его Мищенко со своего занюханного Зеленограда привел. Куча дерьма! А не уволишь — Пляскин с нашим окружным по таможенной части шустрят, гонят контейнеры с Китая. В ОВД заезжает раз в неделю, только деньги забрать — за год «лексус» и «ренджровер-спорт» взял, и жене… А нашему начальнику на день рождения гантели принес, слышишь — полковнику милиции! Тот упаковку резал, поверить не мог — одни гантели?! А Пляскин вылетит, — капитан прошептал, — и Чупрыне не жить.
— А это вы… Чупрына?
— Если бы! Чупрына Пляскину дачу строит. Они с Пляскиным вот так во, — капитан растопырил малиновые, словно отдавленные, пальцы, свел ладони вместе, образовав противотанковый еж, пальцы намертво сжал и показал Эбергарду получившуюся модель суперпроходимой вездеходной покрышки. — Чупрына — участковый, как я! Мальчик, сопли еще! А мозги натренировал — знает, где вычитать!
— А он вам… что-то…
— А то, — капитан сильно покивал фуражкой, словно пытаясь согнать с нее ртутные дождевые капли. — А то, что я и не знал, что гордума районы заново помежевала в позапрошлом годе… И пристанционная площадь в Песчаном, где бабки несанкционированно торгуют, хохлы, белорусы текстилем и мебель у них, и черные по выходным подъезжают с машин овощи…
Тоже незаконно. Что это уже не мое… Что это уже Нижнее Песчаное, а не Верхнее… Притащил, сволота, закон с гордумы и доказал: это его теперь территория, а моя кончается на кругу, где троллейбусы разворачиваются — а туда только семечки да носки выносят с трусами, да и то если без осадков. А бабки эти, белорусы, хохлы да черные, да еще когда бахчевые пойдут, ээх, — капитан не сдержался, повел ладонью перед собой, словно вошел в сверкающее пшеничное море, переходившее там, вдалеке, в слепящее сияние подсолнечника на зеленых волнах. — Там, дружище мой…
В Эмираты хоть каждый месяц летай. Там, дружище, на всё хватало, — и еле слышно заключил: — А теперь — Чупрыне. Такой гаденыш! — и с болью мотнул головой.
— То есть снимают Шаймиева… — Эбергард ничего не понял. — Нургалиев уходит, начальник ГУВД увольняет окружного…
Капитан еще раз прошелся по всей схеме, проверяя верность соединений:
— Следом вылетает Пляскин, а за ним — Чупрына, — и взглянул с вопросом: понял?
— И? — осторожно спросил Эбергард.
— И я — в Нижнее Песчаное! — неприязненно закончил капитан, обижаясь, что главного Эбергард не уловил. — Ну не может Путин как гарант в Татарстане не вмешаться! Я думаю, па-любому — Шаймиеву не усидеть! Ведь слежу по Интернету — чистое средневековье в Татарстане…
Всё, как мы читали: какие-то баи! Феодализм! Да и народ, как ни запугивай, а терпение-то не бесконечно. Лопнет ведь? Выйдут за правду на площадь! И встанут. И скажут! Верно?